|
|
Стенгазета |
Музей, как дорога в вечность.
Церемония открытия выставки «Алла Осипенко. Танец как способ жизни» собрала в Шереметевском дворце небывалое количество народу. «Слава богу, что я не была такой знаменитой, а то бы мне ни на что не хватило времени», сказала Алла Евгеньевна, когда уже, похоже, стала уставать от назойливого репортерского внимания. На вопрос о том, как она решилась на такой поступок, представить всю себя на публичное обозрение, она ответила, что, собственно это и не ее решение. На такой поступок самостоятельно она никогда не решилась бы. Все то, как трепетно и нежно представлена ее жизнь и творчество в данной экспозиции и её саму очень тронуло. Она очень благодарна за столь теплое внимание к собственной персоне, особенно сотрудникам Санкт-Петербургского театрального музея, которые так пристально изучали материалы, так глубоко интересовались изучаемыми предметами, личностью, её семьей, её предками, мамой, папой, бабушками и дедушками…
А интересоваться было чем. Ведь среди предков Аллы Евгеньевны, передавших по крови ей ту аристократичность, благородство и душевную глубину, которая впоследствии воплотилась и в сценических образах, и в ее житейской поведенческой линии были великие петербуржцы, семьи Боровиковских и Софроницких, давших России и выдающихся общественных, государственных деятелей, и великих творческих личностей. «Поэтому-то, говорит Алла Евгеньевна, отдавая долг памяти прародителям, я повела себя с музейщиками очень открыто, не собираясь ничего утаивать. Я очень рада, что эта выставка существует не просто как выставка театральная, танцевальная, выставка танцовщицы, а что на ней представлена и вся предыстория моей жизни, потому, что когда я росла, училась в школе, в хореографическом училище, я и сама не знала, что у меня такие знаменитые предки. Было такое время. Были невзгоды, была война, да и вообще, в то время родовитостью не хвастались. Лишь только иногда, когда мы с мамой ходили в Русский музей, она, мне, показывая картины, некоторые портреты, говорила – это вот такой наш родственник, а этот вот этакий...»
В ответ же на вопрос стоявшей рядом молодой журналистки о том, не хотелось ли Алле Осипенко расстаться с этим «русским, советским бредом и остаться за границей» она ответила: «Вы знаете, это не бред русский, это была наша жизнь, с которой я не могла и не хотела расставаться. Но выживать мне, конечно, помогала только сцена. Даже представить невозможно, неужели я могла бы выжить без своего искусства балета?»
Так и получилось, хоть явленная публике экспозиция и заданна на то, чтобы как можно полнее и ярче представить творческий, художественный образ балерины, тем не менее, в немалой степени она является, прежде всего, документом времени в весьма широком смысле и в очень широкой ретроспективе. И даже там, где рассказ, казалось бы, касается только творчества, невозможно не увидеть ненавязчиво прописанных подтекстов. Вот и в самом названии выставки «Алла Осипенко. Танец как способ жизни», явно фигурирует указание на то, что балет для Аллы Евгеньевны был не просто работой, профессией, способом самовыражения или тем более самоутверждения. Балет для нее был реальной формой существования в социуме, являясь в одно и то же время и защитной средой, со своим миром, со своими условностями существования, и, являлся одновременно, своеобразным протестным подиумом, на котором без утайки были выставлены ее гражданские идеалы и воззрения, верность которым она неукоснительно блюла всю свою творческую и человеческую жизнь. Вот и автор концепции экспозиции, заведующая научно-экспозиционным отделом Санкт-Петербургского Государственного Музея театрального и музыкального искусства Роза Салмановна Садыхова подчеркивает, что подготовка выставки об Алле Евгеньевне – это вообще особенная история. «Особенность этой истории заключается в том, говорит Садыхова, что вся жизнь Аллы Осипенко очень близка нам советским в прошлом людям «по-человечески». Очень близко все то, что Алла Евгеньевна пережила в жизни. Не подумайте о том, что я говорю не скромно, оправдывается Роза Салмановна. Совсем не значит, что я сопоставляю наши личностные масштабы. Но так исподволь сложилось, что Алла Евгеньевна переживала все то же, что и я. Она брала на себя все тяготы той жизни, в которой мы все здесь жили. Я очень люблю и ценю творчество Барышникова, и Нуриева, и Наталью Макарову люблю, и других наших звезд, которые остались за рубежом. Но то, что она здесь, именно в России состоялась – для меня это имеет совершенно особенную человеческую ценность. Мне очень важно, чтобы мы помнили, прежде всего, тех людей, которые были здесь, с нами, и давали нам возможность выживать. Своим честным и искренним искусством давали здесь нам возможность выживать. Ведь это был для нас большой глоток свободы, когда появлялась не сцене такая актриса как Алла Осипенко».
Что же касается собственно самой технологии представления выставочного материала, то в глаза бросается сразу наполненность экспозиции неким движением, динамикой, потаенной жизнью. И здесь имеется в виду не только тот самый пресловутый, новомодный термин «интерактивность», который так же представлен через использование огромного киношного экрана, по которому плывут образы танцовщицы. Эффект движения создают в том числе и сами экспозиционные материалы. Это и манекены, словно светские львицы, рассредоточившись по залу тут и там группками, будто бы сплетничают о своей хозяйке. Это и трико в витринах, словно лягушачьи шкурки, опрометчиво брошенные без призору, того и глади оживут своим шелестом. Практически за каждой вещью встает говорящий, смеющийся, плачущий, движущийся, ползущий, бегущий или танцующий образ…
Это очень трудная особенность выставки, когда она посвящается какой-нибудь актрисе. Очень трудно показывать театр, говорит Роза Салмановна. Мы показываем материал, который около творчества. И поэтому каждый раз хочется показать особенности этого творчества, данного конкретного актера, которого, когда ты делаешь выставку – любишь. Иначе это и делать не возможно. Мне, правда, в этом смысле, слава Богу, везет до сих пор, хотя, вообще-то мы лишь бы о ком и не делаем выставки. Мы делаем выставки о крупных людях, личностях, необыкновенно одаренных, так что их любишь еще и до того. Но с Аллой Евгеньевной Осипенко – вообще история особенная. Эта история особенная, потому что вся ее жизнь очень близка мне по человечески, близко все то, что она пережила в жизни. Не подумайте о том, что я говорю не скромно. Совсем не значит, что это же и я пережила, я совсем не сопоставляю наши личностные масштабы. Но она проживала то же, что и я, она брала на себя все тяготы той жизни, в которой мы все здесь жили. Я очень люблю и Барышникова, и Нуриева, и Наталью Макарову, и всех наших звезд, которые остались за рубежом. Но то, что она здесь состоялась – для меня это имеет совершенно особенную человеческую ценность. Мне очень важно, чтобы мы помнили прежде всего тех людей, которые были здесь, с нами, и давали нам возможность выживать. Своим искусством давали здесь нам возможность жить и выживать. Ведь это был для нас большой глоток свободы, когда появлялась не сцене такая актриса как Алла Осипенко. Вот такое у меня внутренне отношение к героине выставки. А дальше, относительно способа представления экспонатов – все сложнее. Сложность, прежде всего, заключается в том, что на выставке мы показываем не свое отношение, а экспонаты. А экспонаты, когда речь идет о театре – это, изначально, костюмы. Но Алла Евгеньевна не оперная певица, для которой заказывались шикарные наряды. К тому же, она первая вообще, практически отказалась от костюма в театральном понимании, минимизировав его до предела. Практически – это трико. Как украсить этим выставку? Это сделать было очень сложно...
Для этого мы активно использовали ее фотографии. К счастью Аллу Осипенко снимали очень много. Но найти фотографии, которые были бы очень красивы по пластике, чтобы они были качественные, чтобы они дотягивали до музейного экспоната – это тоже оказалось не просто. Хотя все фотографы нам готовы были помочь. Слава Богу, Алла Евгеньевна и создаваемые ею образы были привлекательны для фотографов, художников, ее любили фотографировать. Графики, живописцы старались ее изобразить много – хуже, лучше, кто как умел. Своеобразная даже художественная галерея получилась у нас на этой выставке. Но для того, чтобы представить живой красивый вид её танца – пришлось потрудиться. Сложности были. Поэтому мы стали искать способы театрализовать экспозицию. Но, не перебирая эффектами, а стараясь сохранить и донести ее истинный образ, несколько строгий и аскетичный. Поэтому и выставка должна была быть не «заставленной». В ней должно было сохраняться много простора, свободы и танцевального движения. Мои молодые коллеги мне в этом много помогли. У нас на этой работе собралась совершенно молодая кампания. И я очень рада, что я на этой выставке работала с начинающими музейщиками, потому что так хочется, чтобы появилось молодое поколение, которое полюбило бы это наше дело, музейное дело. И, к счастью, они с удовольствием работали над этой выставкой, за что я им очень благодарна. В компоновке этой экспозиции нам очень помогли видеозаписи. И их не возможно смотреть без какого-то особенного чувства, так как видеозаписи сохранили и технику, и страсть, и образы, и такую замечательную хореографию! Боже мой, вот сейчас вспоминаешь - ведь это семидесятые годы. Господи, если бы там за рубежом знали, какая у нас была хореография!
Еще важным «героем» выставочного повествования, добавляет Роза Салмановна, стал разговор Аллы Осипенко. Мы скомпилировали несколько телевизионных передач, в которых она отвечала на вопросы, рассказывала о себе. И благодаря этому в экспозиции явился и ее живой рассказ о своём отношении к жизни, о том, как она переживала, пережила свое время. Поэтому, люди, которые придут на выставку, могут познакомиться с нашей героиней с самых разных точек зрения, которые и составляют более-менее цельный образ и времени, и нашей героини.
К этому необходимо добавить, что в качестве научного консультанта по подготовке выставки мы пригласили биографа и большого друга Аллы Евгеньевны, Наталью Николаевну Зозулину. Это было сделано даже не потому, что мы сами не поняли о чем мы хотим сделать выставку, а потому, что Наталья Николаевна настолько хорошо знает ее жизнь, ее перипетии биографические, и главное ее сценическую карьеру, что тоже очень важно, что это нам, в результате, очень помогало в отборе материала. Наталья Николаевна очень много подсказывала нам куда пойти, где попросить тот или иной экспонат, помогала найти все возможные пути-дорожки. Мы с ней постоянно советовались. Кроме того, она помогла нам аннотацию написать. Проверила все этикетки, чтобы там все было написано правильно. Ведь это все очень важно. Ну а общая концепция экспонирования рождалась коллективно. Мы все вместе создавали этот продукт.
Источники предоставил, наш музей. Конечно же, и сама Алла Евгеньевна, которая предоставила свой архив, тот архив, который остался у неё дома. Так случилось, что часть архива она отдала в наш музей, а часть в ЦГАЛИ передала, что тоже здесь представлено, но что-то еще и дома осталось. Потом были любезно предоставлены материалы Академией русского балета им. А.Вагановой, Мариинским театром, театром Л.Якобсона. Очень много помогли фотографы, которые ее снимали. Мне очень хочется поблагодарить Нину Аловерт, Владимира Зинзинова, Валерия Каверзина, Валерия Плонтникова, Валентина Барановского, Владимира Бухинника, Алексея Кононова, Валентину Коршикову, Елену Лазареву, Анатолия Маслова, Игоря Нелюбовича, Тамару Федотову, Светлану Шевельчинскую. Многих других коллег, художников, графиков, Виктора Бочарова, который представил свои записи, Галину Евгеньевну Мшанскую, которая сделала хорошую запись передачи «Царская ложа», Чижову Светлану, которая помогла мне достать хорошую запись фильма «Исповедь балерины», Ирину Евгеньевну Тайманову – в общем, многие и многие люди охотно шли нам на встречу. На встречу шли сразу все – «Ради Аллы Евгеньевны? – Конечно!». К ней очень хорошо относятся люди. Ведь это большое счастье встретить в жизни такого человека как Алла Евгеньевна…
Выставка, безусловно, получилась интересная. Впрочем, подлинную оценку этой работе даст публика. А пока, в качестве примера реакции «стороннего наблюдателя» мы испросили мнения взыскательного специалиста, заслуженного деятеля искусств России, профессора Санкт-Петербургской консерватории, режиссера Ирины Евгеньевны Таймановой. На вопрос как она оценивает событие, она ответила: «Мне думается, что выставка, посвященная творчеству Аллы Осипенко говорит о том, что в Петербурге есть, живы еще очаги культуры. Это конечно помимо Эрмитажа, Русского музея, других, очень ярких, интересных музеев со своим лицом. Их не так много, такой как например музей Шаляпина, или маленькие музеи связанные с определенными тематическими направлениями… Но Санкт-Петербургский театральный музей в этом ряду особенный. Мне и самой довелось здесь ставить спектакль «Сатиры» с участием Галины Вишневской. А потом я увидела в музее Шереметеаского дворца выставку посвященную Галине Вишневской, где то, что я снимала в музее – пригодилось для выставки. И вот эта живая связь с теми, кто есть, с теми, кто был, с теми, кто еще будет – это очень важно. Это важно для будущего – потому что на этой выставке есть и молодые люди, которые приходят напитаться природными источниками настоящего искусства, которых сегодня действительно не достает. Ведь посмотрите - сегодня многие танцуют лихо, быстро. Но никто не повторил ни Галину Уланову, ни Татьяну Вечеслову, ни Аллу Шелест, ни Инну ЗЗЗубковскую ни Наталью Макарову, ни Аллу Осипенко, ни ГГГавриэллу Комлеву, ни Ирину Колпакову. Таких ярких индивидуальностей просто нет. Есть девочки. Есть, например индивидуальность Ульяны Лопаткиной или Дины Вишневой. Но, даже в этом, лучшем самовыражении, они не могут представить то богатство, ту палитру образов, какую представляет высочайшего класса личность Аллы Осипенко. И вот музей в данной выставке эту задачу решает. Это не просто выставка в честь юбилея балерины. Алла всюду говорит, что это ее семидесятипятилетние. -Но ее образы вне времени, они в вечности! Вспомните как она, подобно птице Феникс, возрождалась каждый раз с нуля. То она восходящая прима Кировского (Мариинского) театра, то она переходит порог Мариинского театра, блестяще станцевав и Фею Сирени и некоторых героинь современных балетов. Я ее снимала в «Блудном сыне» с Барышниковым на сцене Мариинского театра. Но вот она перешла к Якобсону, и создала потрясающие «Полет …..», «Минотавр и нимфы», а затем вдруг перешагнула к Борису Эйфману, и создала «Настасью Филипповну», «Двухголосие», «Адажио». А сегодня она уже пестует молодежь Михайловского театра. И потому, я утверждаю, что Алла Осипенко существовала, и будет существовать всегда. А такие выставки, которые устраивает этот музей, доказывают, что Санкт-Петербургский Государственный Музей театрального и музыкального искусства – это музей высокой культуры, высокой духовности. Выставка сделана элегантно, стильно, современно. С плывущими по экрану образами Аллы, восхитительными и непохожими. С экрана, на котором возникают в том числе и мои кадры, снятые во время ее активного творческого периода. Эта экспозиция, с потрясающими костюмами, с элегантными эскизами, с разнообразными портретами художников – это образец того, как нужно выявлять личность двадцать первого века в музейной атмосфере. На мой взгляд, это сделано совершенно безупречно, с точки зрения стиля, вкуса и понимания масштаба личности.
Я преданна этому музею с его первых лет. И считаю, что как и по пословице, «рыба гниет с головы», от директора, то ли от Ирины Викторовны Евстигнеевой, бывшего директора, то ли от Натальи Ивановны Метелица, или от её заместителя по Шерементевскогму дворцу Ольги Алексеевны Великановой, зависит все то, что здесь происходит. -Не сдача под аренду дворцовых помещений, под тусовки, банкеты и фуршеты, а высоко организованные действа подобные сегодняшнему.
Похоже, подобное мнение было и у героини дня, Аллы Евгеньевны Осипенко. Несмотря на появившуюся к концу вечера усталость, на ту суету и сутолоку которая ее окружала, лицо балерины нескрываемо выражало испытываемое удовлетворение от этого несколько запоздалого признания. Хотя, свойственная ей самоирония нет-нет, да и давала себя знать в брошенных фразах: «Большое мое счастье, что я с большим юмором отношусь ко всей своей жизни, и к себе в частности. И поэтому, глядя на эту выставку, мне так и хочется пошутить, мол, теперь мне предстоит долгая и долгая дорога в вечность».
Одного только и хочется, чтобы эта дорога в вечность для Аллы Осипенко была еще долгой.
В.Васильев.
230-летнему юбилею Павловска
Любить Павловск.
В праздничные дни, связанные с днем основания города Павловск, нельзя обойти вниманием ту духовную, культуротворческую жизнь, которая формируется и распространяет свое влияние на город, проистекая из источника, являющегося основным, главным историческим предфактом градообразования – Павловский дворец. Как видится данный юбилей с высоты сознания специалистов хранящих главное культурное достояние Павловска, об этом мы и поговорили с директором ГМЗ «Павловск» Николаем Сергеевичем Третьяковым. Главным же смысловым мотивом, который звучал в интервью директора музея-заповедника, был призыв к горожанам, многократно повторенный как заклинание - «Любите Павловск!».
Наша, сотрудников музея-заповедника и горожан, главная и святая обязанность - любить и беречь Павловск, как его любили наши предшественники, сказал Николай Сергеевич. Как его любили царственные владельцы, как его любили первые и лучшие музейщики - Половцев, Толепоровский, Зеленова, Вейс, Кучумов, как его любили горожане. Ведь другого такого памятника истории культуры просто не найти.
Мы часто слышим о том, что Павловск является заповедной территорией французской культуры времен директории, мы называем Павловский дворец храмом семьи, дворцом семейного счастья, но, что еще более важно, и об этом мы редко, к сожалению, вспоминаем, Павловск, в такой же мере является и величественным памятником новых государственных символов России конца XVIII начала XIX века. Ведь именно строительство Павловского дворца ознаменовало и обозначило начало новой крепкой династической ветви, где, отныне власть будет передаваться по мужской линии. Ведь императрица Екатерина Великая подарила своему сыну Павлу земли в долине реки Славянки по случаю рождения у него первого наследника, рождение которого было очень важным для России. С рождения Александра Павловича закрепилась, упрочилась династия Романовых. Петр-I, умирая, сказал «отдайте все...», не продолжив фразу. А перед этим после измены царевича Алексея он отменил русские правила престолонаследия, от отца к сыну. После чего и настал долгий период случайных людей на престоле, так называемый «женский век» России. И только с рождением у Екатерины-II сына Павла, а затем и внука Александра положение династии упрочилось, и образовалась реальная перспектива возвращения русской традиции преемственного фамильного престолонаследия, от отца к сыну. Наконец, все стало на свои места. - Уже никто не посмеет подсунуть к власти временщиков! Государство укрепилось основательнейшим образом, а Павловск и живущая в нем семья стали залогом и основой новой будущей государственной преемственности. Вы понимаете, насколько в данном случае история Павловска созвучна даже современным нашим чаяньям, когда и сегодня Россия так же нуждается в прочной, преемственной власти?
Конечно, помимо сказанного, Павловск всегда был и остается прекрасной сокровищницей культуры. Павловск, на фоне других музеев, всегда резко отличался в лучшую сторону по качеству музейных, историко-художественных предметов, по своей исторической и архитектурно-художественной подлинности. Он никогда не перестраивался, потому, что во дворце жила не очень богатая ветвь Романовых, не имевшая лишних средств на новомодные реконструкции и переделки. Здесь очень бережно сохранялась собранная Павлом Петровичем и Марией Федоровной коллекция художественных ценностей, так как все последующие владельцы относились с большим уважением к своим предкам, и собранным ими предметам. И, что особенно важно, в Павловске всегда сохранялась та живая, творческая жизнь, которая получила свое начало при вдовствующей императрице Марии Федоровне, а затем продолжила развитие и при последующих его владельцах. Чего только стоит образ владельца Павловска, великого князя Константина Константиновича Романова, который был и прекрасным актером, и музыкантом, и выдающимся поэтом…
Как живет Павловск нынче? Дирекцией музея заповедника, научными сотрудниками, специалистами других подразделений и служб прилагаются огромные усилия к тому, чтобы Павловский музей-заповедник и в дальнейшем занимал ведущие позиции во всех основных показательных формах своей деятельности. В конце прошедшего года нами была закончена реставрация Храма Дружбы - первой парковой постройки в Павловске. Выполнены также работы по восстановлению и оздоровлению прилегающего ландшафта - понижение уровня почвы до первоначального (на 30 - 35 см), смена части окружающей растительности в соответствии с данными исторических планов первых десятилетий существования Павловского парка.
В ходе мероприятий, посвященных 230-летнему юбилею Павловска, Храм Дружбы был представлен прессе и городской общественности. Так же, в этот день была открыта новая выставка "Павловское начато строить…", на которой в Библиотеке Росси Павловского дворца были представлены более ста произведений графики - чертежи, планы и виды раннего Павловска, в том числе гуаши и живописные полотна известного русского пейзажиста XVIII века - Семена Щедрина. Все работы относятся к самому раннему периоду строительства Павловска - 1777-1797 годам, главными действующими лицами которого были архитекторы Ч. Камерон, Ф. Виолье, В. Бренна, Г. Пильников. Авторы выставки поставили перед собой задачу показать историю создания и развития Павловска (1777) - от основания загородной великокняжеской резиденции до получения статуса города и преобразования великокняжеской резиденции в императорскую (1797). Основу выставки составляют архитектурные чертежи и планы Павловска XVIII века. Здесь же впервые представлен вниманию публики "Атлас Павловскаго, как всея дачи до самых границ, так равно всех строений, вод, и садов", изданный в 1796-1797 годах. Это - самый ранний из так называемых Кушелевских альбомов, посвященных императорским резиденциям под С.-Петербургом, выполненных под руководством адмирала Г.Г. Кушелева по заказу императора Павла I. В атлас вошли редкие изображения деревянных дворцов Паульлюст и Мариенталь (построек-предшественниц Павловского дворца и крепости Бип), несохранившихся павильонов, варианты оформления архитектурных сооружений парка. На выставке также можно увидеть авторские чертежи проектов Ч. Камерона и графические листы, выполненные архитектором-строителем Г.П. Пильниковым, под наблюдением которого было возведено большинство зданий Павловска; нереализованные проекты Ф. Виолье. Экспонаты выставки иллюстрируют жизнь строящейся резиденции, её быт и развлечения - Павловские "теплые ванны" и "холодные мыльни", площадка для игр, Театр, Птичник, Молочня, оранжереи с вишнями, персиками, ананасами, и цветами. Здесь мы попытались показать черты архитектурного облика раннего Павловска - особенности планировки отдельных уголков парка и несохранившиеся небольшие павильоны. Мы не сомневаемся, что выставка будет интересна как широкому кругу посетителей, так и специалистам - историкам, искусствоведам, архитекторам.
До 31 декабря 2008 в Павловском дворце будет действовать еще одна наша новая экспозиция - "Мир женщины и её увлечений", на которой представлены предметы, характерные для быта женщины-дворянки XIX- начала XX веков. Главным образом, это - мебель, скатерти, посуда, костюмы, предметы туалета, вышивки, кружево, и различные дамские аксессуары. Авторы выставки дают возможность обозреть развернутый в пространстве день русской дворянки. Утренние часы иллюстрирует уголок туалетной комнаты светской дамы - туалетный столик французской работы середины XIX века, выполненный из розового дерева с фарфоровыми вставками, флаконы для духов, пудреницы, шкатулки, чашка для утреннего кофе. Выставлены и предметы одежды - образцы женского белья (рубашки, чепчики, чулки), кружевные носовые платки, кружевные воротнички, утренние перчатки-митенки и домашнее утреннее платье. В дворянском быту было широко распространено занятие рукоделием, которому отводились послеполуденные часы. Одним из излюбленных рукоделий было вышивание. Вышивками украшались покрывала, подушки, скатерти, полотенца, на постельном белье вышивались инициалы хозяев дома. Более сложная техника - вышивание бисером - использовалась для украшения сумочек, несессеров, кошельков, футляров для курительных трубок. Вышитые бисером аксессуары были типичным женским подарком. На выставке доступны к изучению как образцы различных рукоделий, так и приспособления для них. Нитки, ножницы и иглы хранились в шкатулках и коробочках для рукоделия. Они делались из дерева или перламутра, вышивались бисером и дополняли убранство комнат хозяйки дома. Не менее важны были и пособия по рукоделию, также представленные в этой части экспозиции.
Типичное для русского дворянского быта послеполуденное чаепитие, - предмет еще одной витрины экспозиции. Здесь представлен чайный столик, сервированный фарфоровым чайным сервизом, серебряными или хрустальными блюдами для печения. Чайная посуда хранилась в специальном шкафу-горке или в буфетах. Время после завтрака или после обеда хозяйка дома посвящала ведению домашних дел, переписке, чтению. Для этих занятий служил дамской кабинет. В экспозиции представлен такой кабинет в стиле "второго рококо". На письменном столе красного дерева выставлены книги, письменные принадлежности, рукописи и альбомы. Полушкаф и угловой шкафчик с зеркальной нишей предназначались для книг, личных бумаг и различных безделушек. Естественно, не все дни русской дворянки проходили дома. В послеполуденное время и вечером делались светские визиты, прогулки, выезды на пикник. Аксессуары для таких выходов представлены на экспозиции. Это - дамские зонтики, сумочки, перчатки, обеденные корзины для пикника. Представлены и выходные дамские костюмы. В вечерние часы дамы часто играли в карты, лото и домино. По случаю знаменательных дат и праздников устраивались балы. Бал являлся местом общения и знакомства. Выбор костюма и аксессуаров строго регламентировался светским этикетом. Непременным атрибутом женского костюма на балу был веер. На экспозиции представлены веера из обширной коллекции Павловского музея. Во второй половине XIX века центром светского общения и досуга становится театр. Этикет здесь был менее строг, а костюм - менее регламентирован, чем на балу, что позволяло дамам продемонстрировать новинки моды. Атрибутами театрального туалета были театральные сумочки, бинокли, носовые платочки и иногда веера, которые так же прекрасно дополняют рассказ о быте и жизни ушедших эпох.
Помимо великолепной постоянной экспозиции и той активной выставочной деятельности которая весьма широко представлена в Павловском дворце, Государственный музей-заповедник «Павловск» хорошо известен и как место устройства самого разнообразного семейного культурного досуга. Придя в Павловский парк, вы всегда можете получить возможность попасть на концерты классической музыки, которые вот уже 10 лет каждую субботу и воскресение устраиваются в павильоне Круглый зал при поддержке Павловчанина, предпринимателя и мецената Сергея Гутцайта. Широко известны Павловские фестивали и праздники, на которых так же любят бывать жители Санкт-Петербурга и гости города, массовые гуляния, устраиваемые отделом культурных программ ГМЗ «Павловск» по случаю календарных праздников. Привлекая гостей к участию во всех перечисленных увеселениях, мы вместе с ними радуемся, когда они получают возможность удовлетворить свои потребности в интересном досуге, но, в то же время, немало и огорчаемся, если к нам приходят люди, не вполне себе отдающие отчет в том, куда попали. Вот судите сами, что происходит. Во времена оные, в парк можно было войти и гулять по нему в любое время дня и ночи. А сейчас перед дирекцией музея-заповедника стоит задача закрыть парк для посещения в вечернее и ночное время, дабы обеспечить безопасность граждан; перегородить парк внутренними изгородями; увеличить количество патрульных машин ведущих охрану и надзор за сохранностью парковой скульптуры и павильонов, за соблюдением надлежащего режима общественной безопасности. Ведь в последнее время статистика такова, что в течение года на территории парка совершается около двадцати тяжких преступлений, в том числе связанных и с гибелью граждан, пришедших в парк отдохнуть. К несчастью, приходится признать, что в вечернее и ночное время парк превращается в место, где криминальные элементы нападают на посетителей. Парк превратился в территорию для выгула собак. Собак бойцовых пород, которых хозяева выводят без поводка, без намордника. Когда же у владельцев этих собак спрашиваешь зачем они так поступают, они отвечают: -«А это наш парк», говорят посетители живущие рядом с парком. Вы посмотрите, во что превращается парк в весеннее, летнее, осеннее время. Горят костры, жарят на территории парка шашлыки, рвут цветы, ломают сирень. - «А это наш парк», отвечают эти люди…
Я считаю, что общественности уже пора подниматься на защиту парка, пока мы не превратились в нечто подобное Александровскому или Баболовскому паркам в Царском Селе. Сейчас, пока, у нас относительный порядок. Все выкошено, все покрашено. Но, Павловск, с которого в 1944 году начиналось возрождение дворцовых пригородов, был всегда образцом ведения дворцово-паркового хозяйства. И нет оснований к тому, чтобы эту планку ронять. Однако справляться с этой задачей нам совсем не просто.
Вторая проблема, с которой сталкиваешься постоянно – это потребительское отношение некоторых «деятелей» по отношению к музею. Все, почему-то считают, что мы очень богатые. - Но мы музей! Мы не зарабатываем огромных денег. Мы не можем распоряжаться ими как хотим. А к нам постоянно обращаются с просьбами – проведите бесплатную экскурсию на 300 человек, проведите бесплатно мероприятие, дайте бесплатно в аренду тот или иной павильон… Никто не приходит и не говорит – «возьмите у нас!». Приходят только с одним – «дайте нам!». Никто не хочет понять, что в нынешней обстановке мы не можем себе позволить такую щедрость. Ведь мы уже давно живем в условиях хозрасчета. У подобных гостей спрашиваешь – «А вы на чем приехали? –На Мерседесе, отвечают. А вы куда пойдете после музея? – В ресторан «Подворье». А этот элитны ресторан вам тоже все бесплатно предоставили, хочется спросить. Нет, конечно! Но музей мы им обязаны предоставить бесплатно….
Павловску 230 лет. За эти годы были разные периоды. В том числе, у нас было и время некоторого небрежения в ведении музейного хозяйства, когда музей, практически был на грани закрытия. Не было посетителей, не было доходов. Сейчас музей выглядит более-менее нормально, что свидетельствует о том, что мы все-таки умеем добывать и правильно расходовать средства. Нет только одного. Нет того, что характеризовало Павловск сразу после войны – активной помощи горожан. Об этом мало кто сейчас помнит – но были массовые субботники, воскресники, нацеленные на помощь парку, музею. И главное, не было этого вопиющего потребительского отношения к музею и парку, провозглашенного под эгидой «Мы народ. Это наше!»
Да, это наше, это народное. Так и давайте относиться ко всем этим культурным сокровищам как к личному богатству, достойному бережного и деликатного обращения, чтобы и далее, на многие будущие юбилеи нам было чем любоваться и гордиться!
Виталий Васильев.
|
Стенгазета |
|
|
|
Стенгазета
|
|
Автор Administrator
|
|
20:07:2008 г. |
|
Музей живой старины.
Трудно спорить с тем, что нравственные катаклизмы этапа нынешней неустоявшейся экономики в немалой степени являются следствием закономерностей течения общественной и экономической жизни нашей страны в предшествовавшие десятилетия, известные своим духовным нигилизмом. В то же время, нельзя не признать и то, что разрушение существовавшей в годы советской власти политической идейно-нравственной платформы так же на долгий срок ввергло общественное сознание в состояние хаоса, сумятицы, укоренившегося цинизма и сребролюбия. Отсутствие на современном этапе вполне соответствующей нынешнему времени системы патриотического воспитания, размытость образов гуманистических и гражданских идеалов привели к социальной апатии, резкому скачку преступности и вседозволенности. В сложившейся ситуации осуществление целенаправленной государственной политики, ориентированной на внедрение в сознание граждан идеалов гуманизма, патриотизма, исторической преемственности, несомненно, является важной задачей. Рождение и укоренение новой национальной идеи — вопрос самосохранения общества. И такой идеей может и должна стать идеология углубленного изучения и популяризации нравственно-эстетических ценностей, хранящихся в глубинных пластах русской культуры. И уже хотя бы поэтому история Царскосельского театра живой старины, Федоровского городка и Общества возрождения художественной Руси достойна изучения и популяризации.
В поисках идеалов.
В 80-х годах ХIХ века пропорции характеризующие особенность социального облика России складывались таким образом, что рабочие составляли самую малочисленную группу населения, не представлявшую особого значения в общем социальном контексте. К тому же, в основном они сохраняли связь с деревней, так как фабрики к тому времени служили своеобразным "отхожим промыслом", еще не повлиявшим на выбор крестьянина между городом и деревней. Однако стремительный рост промышленности к концу ХIХ века на ряду с проблемами материально-экономического характера обозначил конфликтный круг и в вопросах культурно-эстетических. Столкновение культур патриархальной провинции и зарождающегося торгово-промышленного сословия крупных городов самым неожиданным образом обнажилось в дни проведения первой Всероссийской торгово-промышленной выставки в Нижнем Новгороде. Задуманная и подготовленная еще при Императоре Александре-III она должна была продемонстрировать хозяйственные достижения России за последние 14 лет предшествовавшие восшествию на престол Николая-II. В рамках выставки был проведен с 4 по 17 августа 1896 торгово-промышленный съезд, проблематика которого вызвала острые споры как в обществе, так и на страницах прессы. Основная полемика разгорелась на почве столкновения интересов купечества и промышленников. "Купечество наиболее всех других сословий сохранило в себе самобытный русский дух. Национальные чувства нигде не проявляются с такой силой, уверенностью и широтою, как в этом сословии. Оно единственно сильное в наше время и своей зажиточностью... Оно все может... Многие сословия, в виду изменившихся социальных условий, не могут, как во время былой старины, проявить свою силу"...писала нижегородская газета "Волгарь". представленная на выставке "манифестация" интересов торгово-промышленного лобби, протежируемого протекционистской политикой С.Ю.Витте вызвала в свою очередь негодование и в столичной прессе, сплотила оппонентов отрицательно относившихся к стремлению промышленников добиться усиления государственной поддержки. На закрытии съезда, в своем заключительном выступлении, председатель съезда Д.Ф.Кобеко признал тот факт, что с ростом влияния промышленности в общественной жизни России попутно усиливается и влияние прозападных сил. "Уже в Новороссии, на Волыни, в Прибалтийском крае надвигается волна иностранной колонизации", говорил он. "Хорошо, чтобы землю вспахивал русский плуг, но еще важнее, чтобы на ней работал русский человек". Также, парируя утверждения о том, что переход крестьянства в развивающиеся города процесс неизбежный, Д.Ф.Кобеко настаивал: "Земледелец, помещик или крестьянин, это безразлично - не может расстаться с легким сердцем с землей, потому что в этой земле сложены кости его предков, что эта земля была его колыбелью, что с владением ею связаны лучшие минуты его жизни...Духовная связь с землей составляет великую силу русского населения, которая заслуживает глубокого уважения и требует мер охраны и поддержки"...
Тем самым, на ряду с демонстрацией растущего материального благосостояния России на стыке веков, нижегородская выставка препарировала и общий идейно-духовный облик нации, сыграв немалую роль в формировании основ общественного нравственного самопознания. Что еще более важно, эта публичная полемика очертила и обнажила явственно силуэт политических сил которые в последствии определяли дальнейшую судьбу государства в его роковые революционные годы. И "народники", и партия умеренных во главе с П.Б. Струве, и большевики, выступавшие уже в данном споре партией заинтересованной в формировании из развивающегося класса рабочих "революционного авангарда", открылись в своих умозрениях исчерпывающе и недвусмысленно.
Но в то же время, когда Россия во всю дымилась трубами фабрик и заводов, царствующий дом Романовых все еще ни как не связывал зарево мартеновских плавилен с предвестием революционных пожарищ, предрекаемых провидцами. В окружении эстетствующих идеалистов Николай-II искал некую свою, новую русскую идею, чем более завладевавшею умом государя, тем все более становящуюся похожей на вековую былинную сказку. Воззрения князя Э.Э.Ухтомского, спутника государя при его поездке вокруг Азии несомненно и здесь имели немалое влияние на Императора. "Там, за Алтаем и за Памиром, та же неоглядная, неисследованная, никакими мыслителями еще не осознанная допетровская Русь, с ее непочатой ширью предания и неиссякаемой любовью к чудесному, с ее смиренной покорностью посылаемых за греховность стихийным и прочим бедствиям, с отпечатком строгого величия на всем своем духовном облике" - убеждали его. Такими идиллическими образами были окрашены и вполне практические планы Императора о предстоящих военных походах на Дальнем Востоке. "Для Всероссийской державы нет другого исхода, - или стать тем, чем она от века призвана быть, (мировою силой, сочетающей Запад с Востоком), или бесславно и незаметно пойти по пути падения, потому что Европа сама по себе нас в конце концов подавит внешним превосходством своим, а не нами пробужденные азиатские народы будут еще опаснее, чем западные иноплеменники".
Окрашенные национальной идеей пусть даже и несостоятельные планы военных походов вполне доступны пониманию и полностью соответствуют расхожим штампам исторической логики. Но гораздо сложнее втиснуть в прокрустово ложе законов осмысления то, зачем так легко идеалы национального самосознания сдаются в нечистые руки политических авантюристов и спекулянтов, наживающих свой политический капитал на псевдопатриотических лозунгах, дубиной падающих на спину своему же народу. А подобными фактами русская история начала ХХ века более чем полна. И одной из мрачнейших страниц России являются множественные волнения, бунты, погромы и массовые убийства возникшие от столкновения сил промарксистского толка, празднующих победу Манифеста 17-го октября, утвердившего Думскую монархию, и "черной сотни" - националистических формирований взявших на вооружение ту самую "национальную идею", воплощавшую в себе "заботу" о сохранении незыблемости патриархальных устоев монархии.
И все же, не только политической ситуацией следует объяснять столь активную ангажированность идеалов национального самосознания. И военные неудачи в японской кампании, и нарастающий шквал политических страстей 1905-1906г.г., а также последующий период недолгого затишья, увенчанный празднованием 300-летней годовщины Дома Романовых - все это, в то же время и годы полные волнений и неподдельных переживаний за судьбу Отечества которыми искренне болело русское прогрессивное общество, творческая интеллигенция, духовная "соль" земли русской. Немало примеров социально-культурной активности можно найти не только в промышленных центрах, но и в провинции, в малых русских городах, чурающихся столичной прозападной амбициозности. В добавок к этому на рубеже ХХ века социальный портрет буржуазии украсился множественными именами меценатов и благодетелей которые не только оказывали существенную помощь русскому искусству, науке, культуре, денежным вспомоществованием, но и сами являлись неплохими знатоками театра и музыки, живописи и прикладного искусства. Многие из них стали заниматься коллекционированием выдающихся художественных произведений, скупать предметы искусства для домашних музеев. Как, в этой связи, не вспомнить добрым словом имя Марии Клавдиевны Тенешевой, мецената, коллекционера, исследователя, художника, общественного деятеля - столько сил положившей делу сохранения русской старины, развитию русских народных промыслов. Сколь славны имена С.И.Мамонтова, С.Т.Морозова, С.И.Щукина, К.С.Станиславского, А.А.Бахрушина, семейства Рябушинских, Строгановых, Третьяковых, А.А.Ширинского-Шихматова, П.И.Щукина. Подкупает разносторонность вкусов и интересов этих выдающихся людей. Так, наряду с должным вниманием, которое уделялось ими современному русскому искусству, молодым художественным талантам России, наибольшей любовью вышеназванных ценителей пользовалось народно-прикладное искусство и фольклор во всех его проявлениях. Снаряжались специальные экспедиции для сбора диковинных поделок, утвари, крестьянской мебели, а так же с целью изучения языка своего народа, сбора музыкального и песенного материала. Подобные явления нельзя причислять к веяниям моды или к праздным причудам отягощенных сытостью и роскошью аристократов. За всеми названными фактами и примерами стоит личность людей причислявших себя по праву к корням праотеческим, думающих и радеющих о судьбе народной культуры. Те же побудительные мотивы следует видеть и в том широком распространении всевозможных обществ и кружков, которые объединяли в своих стенах любителей русской старины. Достаточно перечислить некоторые из них: Общество ревнителей русского народного искусства,(Санкт-Петербург,1887г.), ставившее своей задачей "способствовать плодотворной организации русского народного художественного труда во всех его отраслях, как основы национального русского искусства и как источника народного обогащения"; Русское художественно-промышленное общество (Санкт-Петербург,1904-1917), устраивало конкурсы по различным отраслям прикладного искусства; Ярославское художественное общество.(1908-1928 г.г.), важнейшим направлением своей работы считавшее краеведческую работу и охрану памятников старины. -Фотографировали памятники старинного зодчества русского Севера, читали лекции по краеведению; Общество возрождения художественной Руси (Петроград, 1915-1917), объединявшее художников, искусствоведов, коллекционеров и меценатов. Своей задачей общество имело "распространение в русском народе широкого знакомства с древним русским творчеством во всех его проявлениях и дальнейшее преемственное развитие в применении к современным условиям".
Об этом обществе хотелось бы рассказать подробнее, так как его недолгая история служит своеобразным срезом процессов духовной и культурной жизни России в предреволюционные годы, дает пример личностных качеств русского человека, его творческой инициативы и активности служащей общечеловеческому делу.
Блаженны созидающие храмы нерукотворные.
Немаловажной особенностью предыстории создания Общества возрождения художественной Руси является то, что идею, идейную разработку, да и большую часть проблем по выполнению его уставных программ по личной инициативе возложил на себя рядовой гражданин, которого можно было бы назвать "типичным представителем" русской интеллигенции того времени. Речь идет о Дмитрии Николаевиче Ломане. Являясь человеком необычайно увлекающимся, одержимым идеей духовного и культурного преображения России на образцах исконного, традиционного культурного богатства Руси, связанного с идеалами православия, Д.Н.Ломан еще во время службы в 145 пехотном Новочеркасском полку, куда был определен на службу по окончании Павловского училища, а затем в лейб-гвардии Павловском полку занимается народно-просветительской деятельностью: является председателем правления Санкт-Петербургского общества грамотности; председателем комитета народного чтения, активно выступает с публичными лекциями по истории русской культуры, публикует несколько популярных брошюр народно-просветительского характера, издает подробный путеводитель по Санкт-Петербургу с 124 иллюстрациями - первое издание подобного рода предназначенное для простого люда. Так же и в своей воинской, служебной деятельности проявляется его глубокое уважение к солдату как носителю национальной культуры и национального достоинства, достойного почитания и уважения. В его поведении многие офицеры сослуживцы видели браваду, заигрывание с мужичьем, в то время, как солдаты его по настоящему любили, в ответ на обходительность и заботу. По инициативе Ломана в полку была открыта солдатская лавка, солдатская читальня, а на дверях своей квартиры ротный командир вывесил ящик, куда солдаты могли опускать письма с жалобами и просьбами. Даже в воспитании собственного сына Дмитрий Николаевич прослыл оригиналом. Как вспоминает Юрий Дмитриевич Ломан, когда ему было 6 лет, отец отвел его в роту Сводного полка, которой он в то время командовал, собрал солдат и обращаясь к ним сказал: "Я привел к вам моего сына, воспитайте его так, чтобы ваши дети, если придется им служить под его командованием, сказали - он хороший командир". Во время службы в Сводном Его Императорского Величества пехотном полку, в дополнение к своим служебным обязанностям, по личной инициативе, Д.Н.Ломан назначается ктитором временной полковой походной церкви, идею создания которой он сам внушил полковому начальству. Чуть позже ему удается добиться решения Государя о строительстве постоянного полкового храма для чинов Сводного Пехотного полка и Его Императорского Величества конвоя. С момента формирования строительного комитета Дмитирий Николаевич проявляет чудеса изобретательности и одержимости выискивая денежные средства у промышленных магнатов на исполнение богоугодного замысла. Форсируя строительство будущего Федоровского собора, он ведет активную деловую переписку и вступает в прямые отношения с лучшими представителями творческой интеллигенции, привлекая выдающихся художников и архитекторов для воплощения задуманного. Здесь то, используя необходимость устройства помещений для причта собора и рождается идея строительства дополнительного комплекса сооружений. Архитектурный ансамбль Федоровского городка был выстроен по проекту архитекторов В.А.Покровского и С.С. Кричинского с сентября 1913г. по февраль 1917г. Свое название он получил от построенного вблизи в 1909 - 1913 г.г. Федоровского собора Сводного полка и Императорского конвоя, особенно полюбившегося Императрице Александре Федоровне и ставшего впоследствии домовой церковью Романовых. Храм был выстроен в традициях древнерусского зодчества и его можно отнести к образцам наиболее полного воплощения идей панславянизма в художественном произведении. Осуществлявший строительство архитектор В.А.Покровский при разработке проекта взял за основу Благовещенский собор в Московском Кремле, в древнейшем его виде, создав на этих мотивах свою неповторимую композицию.
"Среди суровых испытаний зажглась вера Руси в себя"...
Но истинной мечтой Дмитрия Николаевича было возведение не столько храмов каменных, а Храма истинной русской культуры, очищенной от прозападных суррогатных наслоений. И тогда, вместе с замыслом ансамбля Федоровского городка рождается целая культурологическая концепция, служащая популяризации образов допетровской Руси. Создается новая архитектурная среда у окраины чопорной Северной столицы, где можно было бы "поселить" заповедник русской традиции и культуры, а вместе с новым архитектурным проектом рождается и новая общность людей объединенных мечтой о нравственном и духовном обновлении России в ее исконном художественном облике возвращенном к жизни. Тогда то и создается "Общество возрождения художественной Руси", деятельность которого простирается и в плоскость языкознания - очищение языка от чуждой иностранщины; и в сферу научно-этнографическую - экспедиции по старинным русским городам с целью сбора научного и предметного материала; в народно-образовательную - публичные чтения, лекции-концерты. В короткие сроки Общество стало своеобразным русским культурным центром, деятельность которого имела большое влияние на формирование общественно-эстетических вкусов Санкт-Петербургской интеллигенции. Программные манифесты Общества особенно широкое распространение имели в связи с празднованием 300-летней годовщины Дома Романовых, а так же, на фоне антигерманских настроений Первой мировой войны 1914-1917 г.г. Уже в течении первого года существования Общества численность его членов достигла более 300-т человек. Хоромы Федоровского городка были отданы под экспозицию произведений древнерусской иконописи и книжной графики, предметов русского быта и домашней утвари. В его стенах проводились концерты, литературно-музыкальные вечера. Особую значимость приобрела деятельность Общества с помещением в 1914 г. в палаты Федоровского городка воинских лазаретов и штаба 143 Царскосельского военно-санитарного поезда. Слушателями и зрителями проводимых вечеров стали нижние чины и офицеры русской армии находящиеся на излечении в Царском Селе. Следует признать, что в силу ярко выраженной монархической направленности проводимых мероприятий, содержание программ зижделось на основах русского православной идеологии. Но вместе с тем, использовались самые популярные формы и жанры светского искусства, не имеющие ничего общего с культовой обрядовостью, и тем более, не связанные с требованиями и нормами церковного устава. С первых же месяцев своего существования Федоровский городок жил околосветской культурной жизнью. В его стенах создается большая коллекция предметов русского быта, формируется уникальная коллекция древнерусских икон, ведется издательская деятельность. Члены "Общества.." архитекторы А.В.Щусев, В.А.Покровский, С.С.Кричинский, В.Н.Максимов, художники И.Я.Билибин, М.Н.Нестеров, братья Васнецовы, Н.К.Рерих, Л.О.Пастернак, выдающиеся русские меценаты из семей Рябушинских, Елисеевых, Апраксиных за два года совместной работы, с 17 марта 1915г. по октябрь 1917г. закладывают основу большой долгосрочной Программы, главной целью которой является создание своеобразного фольклорно-этнографического парка в непосредственной близости от Санкт-Петербурга. Журнал Министерства народного просвещения за 1916 г. так и писал: "Среди суровых испытаний зажглась вера Руси в себя, возникло Общество возрождения художественной Руси...." По замыслу учредителей общества и архитектора Федоровского городка С.С.Кричинского этот образец древнерусского зодчества, коим стал архитектурный ансамбль, должен был превратиться в громадный театр, "где все от одежды служителей до росписи интерьеров напоминало бы Святую Русь"... Многое из задуманного удалось воплотить. На сцене Ратной палаты Федоровского городка звучали обработки русских народных песен в исполнении оркестра народных инструментов под руководством В.В.Андреева, выступала сказительница Варвара Устругова, читали стихи Николай Клюев, Сергей Есенин, звучал баян виртуоза Федора Рамши, гусли Н.Н.Голосова. И даже была опробована театральная постановка Н.Н.Абрамова "В тереме боярышни ХVII века", как попытка одушевить каменную сказку Федоровского городка. Но даже при беглом рассмотрении фактологического материала связанного с биографией Д.Н.Ломана и с деятельностью "Общества возрождения художественной Руси" видно сколь живы и насущны были идеи двигавшие людьми составлявшими "Общество..", сколь активны и напористы были члены общества в осуществлении своего замысла. Нельзя не согласиться, что так могут работать только одержимые своей мечтой и патриотическим пафосом граждане. И сколько удалось осуществить! А ведь достаточно вспомнить, что начиналось все с простой частной инициативы рядового полкового офицера.
В. Васильев.
|
|
Подробнее...
|
|
ФЛЕЙТА И МЕЧ |
|
|
|
Стенгазета
|
|
Автор Administrator
|
|
06:07:2008 г. |
|
|
|
|
|
|
|
В нас живёт странная, почти иррациональная, необъяснимая, но очевидная тяга ко всему японскому, которая, к сожалению, никак не сказывается на нашем воспитании
Признаться, я шёл на этот концерт, заранее оплакивая его незавидную участь: я ожидал увидеть в зале от силы три десятка слушателей. Судите сами: кому ни скажу, никто про концерт не знает. На весь город – только две афиши, да и те – общие на весь фестиваль традиционной японской культуры «Сад удовольствий», основная часть которого проходила в Санкт-Петербурге с 14 по 16 июня 2008 г. Обнаружить информацию о концерте в Большом концертном зале Псковской областной филармонии, который имел место быть в среду 18 июня, можно было, только просмотрев до конца программу фестиваля.
Каковы же были моё удивление и радость, когда я обнаружил, что мой пессимизм беспочвенен и зал полон. Очевидно, несмотря на скудость рекламы, информация о концерте распространялась подобно кругам по воде, из уст в уста, от одного человека к другому. И, несомненно, свою роль в этом сыграла странная, почти иррациональная, необъяснимая, но очевидная тяга к японскому, которая живёт в нас. |
Фото: Марии Айгистовой.
|
Что мы знаем о Японии и её культуре? Довольно много – это если сравнить с нашими знаниями о культурах других стран. Почти каждый, в соответствии со своими интересами, вспомнит несколько экзотических слов и назовёт пару неудобопроизносимых имён: каратэ, икебана, хокку, танка, суши, кэндо, Мураками, хентай, мицубиси, кимоно, гейша, манга, тойота, Куросава, камикадзе, самурай… ну и так далее. Вряд ли наберётся столько слов, ассоциирующихся у нас с культурой Камбоджи или, скажем, Канады.
Однако всё это – почти ничего, лишь набор слов и каких-то обрывков знаний. На самом деле я уверен: мы не знаем почти ничего. Японская культура как система остаётся непознанной и непостижимой terra incognita – что сто лет назад, когда Российская империя получила от «желтопузых азиатов» болезненнейший опыт Цусимы и Порт-Артура, что сегодня, когда мы смотрим на японскую технологию как на что-то почти недостижимое и невероятное.
Всё, что я знаю о Японии, – это то, что ничего не знаю о ней. Я прочёл довольно много книг, японских и о Японии, пересмотрел уйму фильмов, слушал музыку, посещал музеи и лекции… Результат – почти ноль. Количество не переходит в качество, стройной и системной картины не возникает, остаётся только ощущение какого-то громадного и неизвестного материка, с которого ветры приносят загадочные звуки и чарующие ароматы. Я думаю, это ощущение – очень характерное для европейца. Но притяжение и обаяние – громадные. Причём причины этого притяжения – тоже загадочны. Кто-то восхищается японскими достижениями в области новейшей техники. Кто-то – приверженностью традиционным ценностям. Кто-то – утончённой и изысканной культурой, корни которой уходят в глубокую древность. Кто-то коллекционирует невероятную японскую кибер-порно-анимацию, брутальное и жестокое сверхсовременное искусство урбанизма.
Я уже не говорю про боевые искусства, кухню и литературу.
Заметьте – всё это, все предметы восхищения – вещи всё какие-то малосовместимые. Традиционное общество и суперсовременная техника, обострённое чувство красоты Природы и урбанизм, традиция гуманистической, утончённой и рафинированной литературы – и самурайские традиции, столь же рафинированные и утончённые, но уж никак не гуманные.
Япония – манящая загадка, непостижимая и притягательная. Это избитая формула, повторять её как-то даже неловко, но что делать – в ней заключена истина. И зал был полон.
Кнцерт, который был предложен вниманию псковской аудитории в прошедшую среду, как уже было сказано, состоялся в рамках фестиваля «Сад удовольствий». Организатором выступил Санкт-Петербургский Центр гуманитарных программ, руководимый Заслуженным работником культуры РФ, в прошлом военным дирижёром Виталием Васильевым. Псковичам была представлена программа «Ветры Ямато», в которой приняли участие московский ансамбль японской музыки «Wa-On» (художественный руководитель доцент Московской консерватории, кандидат искусствоведения Маргарита Каратыгина), а также гости из Японии: исполнительница самурайских танцев кэмбу с мечом и веером, имеющая звание Мастер меча (четвёртый дан) в категории классическое фехтование и яйдо госпожа Гото Кэйсэн и её супруг, господин Мисава Мётэки, исполнитель самурайских песнопений гинъэй.
Кото – это, возможно, самый
сложный из японских инструментов.
Он создан не для концертных
выступлений, а для вдумчивого
уединённого музицирования наедине
с собой или одним-двумя друзьями;
не на эстраде, а в кабинете, келье,
на вершине холма. Фото: Марии Айгистовой
Не думаю, что в зале присутствовали знатоки всех этих искусств с такими мудрёными названиями, но публика была заинтригована и очень благожелательна. После обычного приветствия со стороны организаторов началось ожидавшееся поразительное действо: участники ансамбля «Wa-On» (в основном – студенты Московской консерватории) виртуозно играли на традиционных японских и китайских инструментах, Гото Кэйсэн исполняла танцы с мечом под аккомпанемент флейты и пения.
Это был очень странный танец и очень необычная музыка. Песнопения гинъэй являются особым типом распевной декламации китайских (по японским чтениям) или японских стихов. Чаще всего сюжеты этих стихотворений отражают самурайскую идеологию и связаны с реальными трагическими событиями в истории Японии. Их манера исполнения отличается повышенной эмоциональностью и энергетической насыщенностью.
В XVIII в. жанр гинъэй стал одним из символов японского культурного самосознания в теориях т. н. «национальной школы». В течение долгого времени владение этим искусством считалось необходимой частью образования самурайского сословия. Танец кэмбу исполнялся под пение сигин с демонстрацией ката с мечом (самурайское фехтование). Эта исполнительская культура берет начало с 50-х годов XIX века.
В конце XIX века этот жанр был особенно популярен и исполнялся многочисленными самураями, потерявшими работу в капитализировавшейся стране. Это не считалось позором, так как кэмбу рассматривался и как воинское искусство, и как искусство, которое можно исполнять на сцене перед публикой, и как вид духовного тренинга. Меч для фехтовальщика – так же, как и инструмент для музыканта, символизирует душу, поэтому танец с мечом или импровизация на флейте – это в первую очередь медитация, предельно сконцентрированное и отрешённое всматривание в сокровенные глубины мира.
Именно такое отношение к самурайским искусствам сделало возможным их выживание и развитие в современной Японии. Как каллиграфия, танец кэмбу возник в первую очередь как духовная практика, как средство концентрации и духовной дисциплины, как путь постижения Природы и самого себя. Они сочетают в себе, казалось бы, несочетаемое: уверенное и точное движение, способность мгновенно строить и контролировать композицию танца в каждый раз новом пространстве и в то же время – случайность и непредсказуемость свободной импровизации.
Исполнители знакомы с этим искусством с детства – оба они принадлежат к самурайским родам и получили традиционное воспитание и образование. Впрочем, самурайские искусства живы в современной Японии не только в таких семьях. Дело в том, что даже после официального упразднения в 1860-е преимуществ самурайского сословия в Японии, его преобладание в сфере культуры, политики и экономики всё равно осталось. Крупные корпорации, не говоря уже о государственной службе, проникнуты самурайским духом жертвенного и добросовестного служения. При приёме на службу всегда приветствовалось владение самурайскими искусствами (всего их насчитывается семнадцать, и это не только боевые искусства – на равных с ними самурай должен владеть танцем, каллиграфией, искусством составления букетов икебана и правилами стихосложения хокку, хайку и танка, секретами чайной церемонии и т. п.).
В Японии считается, что тот умён и сдержан (а это – лучшие и золотые качества чиновника), кто владеет мечом, флейтой или веером. И, возможно, в этом – одна из разгадок мировых успехов Страны Восходящего солнца, тех успехов (в экономике, искусстве, дипломатии, технологии и государственном управлении), которые вызывают заслуженную зависть соседей.
Это искусство, очень далёкое от европейского. Конечно же, без знания языка слушателю тут практически нечего делать – как в любой эпической традиции, слово, хоть и распеваемое, всё-таки первично по значению. И, тем не менее, пусть лишь в какой-то части, это искусство постижимо и для нас, ибо, вероятно, в музыке всё же есть универсальные принципы построения формы и передачи аффектов.
Например, ход мелодии вверх – это всегда усиление драматизма, привлечение особого внимания к происходящему в произведении, и этот закон действует и в барочной, и в романтической музыке; он прослеживается в григорианском хорале, в афонских и в коптских монашеских песнопениях. Есть он, вероятно, и в пении сигин.
Это же касается и традиционного танца-пантомимы кэмбу (танца с мечами). Я припоминаю общение на одном фестивале старинной музыки с театром «Венгайты» - международной театральной труппой, реконструировавшей древние литургические драмы. Исследуя огромное количество старинных изображений тех или иных определённых сюжетов (в первую очередь, евангельских), они обнаружили общий для разных традиций язык жестов. Причём оказалось, что этот язык используется и в готической статуе, и в византийской иконе, и в древнерусской книжной миниатюре, и в индийском классическом театре. Самое интересное, что он «работает» и на современного зрителя, который совершенно адекватно воспринимает смысл постановки, осуществлённой на средневековой латыни и древнегерманском и иллюстрируемей этим универсальным древним языком жестов.
Этот же язык, как мне показалось, можно было разглядеть в танце, который исполняла Гото Кэйсэн. Универсальные фигуры синтаксиса, выражающие начало высказывания, его конец, взывание к вниманию; фигуры аффектов: гнев, торжество, ужас, благоговение; фигуры динамики: преодоление препятствия, преследование, бегство – всё это довольно явственно читалось в танце.
Пение и танец игрой на флейте поддерживал Александр Ивашин, один из лучших в России исполнитель на традиционных японских духовых, признанный не только (и не столько) в России, но и на родине этих инструментов. Александру 30 лет, десять из них он посвятил изучению искусства игры на японских флейтах. О признании в Японии свидетельствует великолепная коллекция инструментов, полученных в качестве подарков от японских мастеров. Среди этих флейт – не только современные копии, но и оцениваемые в десятки тысяч евро флейты, изготовленные сто и более лет назад; одна из них даже относится к периоду Эдо и застала самурайские войны той эпохи.
Флейта – один из древнейших в мире инструментов, который символизирует одинокий голос человека и одновременно может имитировать многочисленные звуки природы: шелест листвы, пение птиц и животных, шум волн на песке, дуновение лёгкого ветра и свист урагана – издавна использовался в разнообразных мистических практиках. Достаточно вспомнить авлистов, сопровождавших древнегреческие мистерии или индейские практики «возгонки духа» через введение себя в транс игрой на флейте. Японская бамбуковая флейта сякухати – не исключение. Когда-то она была инструментом монахов дзен-буддистских орденов и сект; её использовали и во время богослужений, и как средство медитации, и как оружие – увесистой и длинной сякухати, изготовленной из толстого бамбука, можно отбиться от разбойника-ронина или грубияна-крестьянина, встретившихся на пути странствующего монаха.
Впрочем, в старых традициях близость оружия и музыкального инструмента, войны и музыки – не редкость; не только самураи играли на флейтах, но и европейские трубадуры были рыцарями. Есть красивая легенда о том, как во время осады одного из городов царства Чу, ханьские войска отступили, услышав со стен прекрасные и печальные звуки флейт…
 |
Бамбуковая флейта сякухати была
инструментом монахов дзен-
буддистских орденов и сект; её
использовали и во время
богослужений, и как средство
медитации, и как оружие.
Фото: Марии Айгистовой |
Эти инструменты обладают необыкновенно выразительным и полным звуком и очень красивы сами по себе – отполированные, покрытые лаком, с сохранёнными частицами ветвей и украшенные иероглифами. Музыка, исполняемая на них, – импровизационная в основе, но основанная на целой системе ладов и традиционных тем, которые должен знать каждый исполнитель. По устройству инструмент напоминает европейскую блок-флейту, с одним, очень важным, отличием: отсутствует пробка-«свисток» (звучащий край флейты перекрывается губой), из-за чего звукоизвлечение делается невероятно сложным, но и возникает возможность огромного многообразия штрихов и нюансов.
Санкёку, старинная японская музыка, предполагает определённый исполнительский инструментальный канон. Собственно, санкёку и переводится как «три инструмента», и помимо бамбуковой флейты сякухати, в этот канон входит ещё два инструмента: сямисэн – лютня с длинной шейкой и 13-струнная классическая длинная цитра кото.
Искусство игры на кото демонстрировали руководительница ансамбля «Wa-On» Маргарита Каратыгина и студентка Московской консерватории Анастасия Новосёлова (кроме кото, она показала также звучание традиционных китайских инструментов: окарины сюнь, цитры гуцинь, продольной флейты сяо и поперечной флейты дицзы).
Кото – это, возможно, самый сложный из японских инструментов. Он создан не для концертных выступлений, а для вдумчивого уединённого музицирования наедине с собой или одним-двумя друзьями; не на эстраде, а в кабинете, келье, на вершине холма. Это инструмент совершенномудрых с нежным, миражным звучанием, в котором наряду со звучанием струн отчётливо слышны движения пальцев по грифу – и это тоже является полноправным выразительным средством. Это очень напоминает европейскую эстетику эпохи Ренессанса, в первую очередь, эстетику музыки для лютни. В одном из старинных европейских трактатов прямо говорится, что идеальной аудиторией для этого инструмента является два-три человека; круг семьи или друзей, собравшихся вокруг стола.
Знакомство с музыкальными традициями других культур порой позволяет по-новому взглянуть на собственную традицию. И тогда понимаешь, как много утратила европейская музыка за последние триста-четыреста лет. Понимаешь, что та тонкость, сложность, рафинированность, которые присущи восточной музыке, существовали и в музыке европейской. И вдруг поневоле начинаешь оценивать путь, пройденный от Бёрда к Биттлз, как путь не только приобретений, но и потерь. А иногда, к сожалению, на ум приходит слово «деградация»…
В Дао-дэ-Цзин говорится: «Твердое и крепкое это то, что погибает, а нежное и слабое есть то, что начинает жить. Сильное и могущественное не имеют того преимущества, какое имеют нежное и слабое».
Третим инструментом канона санкёку является трёхструнная лютня сямисэн. Удивительна судьба этого инструмента. Как и все прочие инструменты этого типа (наши домра и балалайка, кстати, вероятно, тоже), он происходит он арабской лютни уд. В Японию лютня попала из Аравии и Ирана по Великому шёлковому пути и впервые оказалась на Окинаве – самом южном острове Страны Восходящего солнца, тесно связанном торговыми маршрутами с Филиппинами и материковым Китаем. Именно отсюда японская лютня распространялась на север страны, сделавшись одним из символов японской культуры: кому неизвестны гравюры и акварели, изображающие гейш, которые музицируют на лютнях с длинной шейкой и тремя колками.
В исполнении Маргариты Каратыгиной и Марины Вавиловой прозвучала «Ятиёдзиси» («Восьмитысячелетний лев») – классическая пьеса для сямисэн и голоса, написанная в XVIII веке, одно из наиболее известных в мире произведений японской музыкальной культуры. Это знаменитая здравица, состоящая из трёх частей: двух вокальных («царствуй тысячи лет, подобно стеблям бамбука, еженощно устремляющимся вверх» и «пребудь вечно, подобно снегу на ветвях сосны»), обрамляющих инструментальный «танец Льва». Ещё одна музыкальная здравица, песня «Молодая трава», была исполнена госпожой Гото Кэйсэн, до того момента не певшей.
Любопытно, что символами вечности в японской культуре (впрочем, не только японской, а вообще в восточной – конфуцианской и даосской) является не твёрдое, тяжёлое, мощное, неизменное, незыблемое и прочное (как, например, скала или твердыня-крепость – в культуре европейской), а – мягкое, изменчивое, непредсказуемое, развивающееся и живое. Например, молодая трава, стебель бамбука или снег на ветвях сосны.
И вновь вспоминаются цитировавшиеся слова Лао Цзы о силе слабости и хрупкости силы.
Впрочем, образ силы существует и в японской музыке. Её символизируют традиционные барабаны тайко, чей звук подобен ударам грома. Концерт завершили две композиции, исполненные на этих инструментах. Настроенные точно в октаву два барабана – большой и малый, и небольшие бронзовые тарелочки в руках музыкантов ансамбля «Wa-On» буквально взорвали зал, впавший в некоторое оцепенение от тихих звуков флейт, цитр и лютни. Блестящее исполнение композиций, основанных на сложных ритмических рисунках, напомнило сцены из самурайских фильмов и было вознаграждено заслуженными овациями.
Возможно, эта часть выступления понравилась публике больше всего. Пожалуй, сложные композиции, исполненные на экзотических инструментах и песнопения на незнакомом языке в течение почти двух часов – это сложно для неподготовленного слуха. Но было ещё нечто, что очень мешало и слушателям, и музыкантам.
Варвары (а в Японии европейцев считали, да, боюсь, и до сих пор считают варварами) очень любят шум и бессмысленные эффекты: даже цифровые фотоаппараты, которые в принципе бесшумны (и, кстати, как правило, произведены на Востоке) нам непременно нужно снабдить имитацией щёлканья затвора, писком и какими-то прочими дурацкими звуками. Практически всё время концерта тихим и рафинированным музыкам флейт, цитр и лютни вторили какие-то щелчки и попискивания, издаваемые мобильными телефонами и цифровыми фотоаппаратами.
Самое же противное случилось по время исполнения композиции «Холмы чужой родины» – это песнопение было исполнено специально в память о японских военнопленных, которые умерли в лагере, находившемся в 1905-1906 годах относительно недалеко от нашего города, в новгородском селе Медведь вблизи границы с Псковской губернией. Чрезвычайно печальное и сосредоточенное произведение, повествующее о том, как тяжело жить и умереть на чужбине, вдали от родных холмов. Грустные звуки флейты и лютни. Полный сдержанного драматизма текст, специально переведённый Маргаритой Каратыгиной перед началом исполнения. Всё замерло…
И, конечно же, в самый проникновенный момент в зрительном зале завыла мобила. Невероятное совпадение: звучала даже не какая-нибудь каша из Димы Билана, а чудовищно исковерканный фрагмент из си-минорной оркестровой сюиты И. С. Баха.
Нет, Запад есть Запад, Восток есть Восток. И с мест они не сойдут.
Юрий СТРЕКАЛОВСКИЙ.
| <>Госпожа Гото Кэйсэн, исполнительница самурайских танцев кэмбу с мечом и веером, имеющая звание Мастер меча (четвёртый дан) в категории классическое фехтование и яйдо.
Фото: Марии Айгистовой.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
© Редакция газеты "Псковская губерния", 2000-2008
© АНО "Издательский Дом "Новости Пскова", 2000-2004
© АНО "Свободное слово", 2004-2008
© Дизайн и разработка сайта - студия "fele", 2000-2008
При републикации материалов газеты "Псковская губерния" в интернете гиперссылка на оригинал текста обязательна.
-NEW-|
|
|
|
Последний царскосел |
|
|
|
Стенгазета
|
|
Автор Administrator
|
|
23:06:2008 г. |
|
К 300-летию Царского Села.
Последний царскосел.
(памяти создателя первого музея А.А.Ахматовой)
Некто мудрый сказал: прекрасно утром является солнце, ибо оно свет. Тьма отгоняется, луна уходит, и ночи нет, оно просветляет день, делает прозрачным воздух, небо украшает, землю удобряет, от него блещет море и не видно звезд на тверди небесной. Оно одно своими лучами заливает вселенную и все, что в ней. И если зримое солнце такую силу света имеет, то, на сколько же сильное духовное солнце…
(Стоглав. 1551 год.)
Жил в городе один удивительный и сказочно богатый человек. Сказочно богатый и беспримерно щедрый. Всю свою жизнь он по крупицам копил свое богатство. Копил – и тут же раздаривал. Опять собирал, и снова дарил….
А богатство его, увы, мало у кого вызывало зависть. Главное богатство этого человека – это талант любви к людям, талант делать добро, талант щедрости, самопожертвования и бескорыстия. Все его дела были подчинены стремлению донести богатую духовную культуру и знания прошлых поколений, утраченную культуру Царского Села, до возможно большего числа людей...
Помню квартиру С.Д. Умникова, когда первый раз привез к нему съемочную группу телевидения. Прямо с порога на входящего смотрят множественные лики А.А.Ахматовой, плакаты, фотографии, картины. Ноге ступить негде, кругом книги, предметы, собранные хозяином квартиры музейные экспонаты. Это и есть первый музей Ахматовой.
Позже, при встрече с Сергеем Дмитриевичем, уже памятуя о его преклонении пред Серебряным веком, я, лукавя, ожидая слышать нужный мне ответ, спросил - вы живете в городе, который носит три наименования: Царское Село, Детское Село и г. Пушкин. Кем вы более склонны, себя считать царскоселом или пушкинцем? На что он, слегка разочаровав мои ожидания, ответил, что, к сожалению Царского Села уже и не застал, а приехал сюда, когда город под влиянием идей создававшихся здесь детских коммун был наречен Детским Селом. Затем, вскоре, его переименовали в город Пушкин. Но А.А.Ахматова, сказал Сергей Дмитриевич, писала о нашем городе: - Царскосельский воздух был создан для того, чтоб песни повторять. Здесь столько лир повешено на ветки. Но и моей как будто место есть… Так и я, живя здесь с 1922 года, проникся этой мыслью и склонен считать себя, конечно, царскоселом. Здесь мне довелось наслаждаться звуками лир многих последних поэтов, и, конечно, все это оказало сильное влияние и на меня. Поэтом, правда, я не стал. Но любовь к искусству, к литературе, к поэтическому творчеству пронес через всю жизнь, стараясь, по возможности активно участвовать в культурной жизни нашего города. Так уже в те годы, я несколько раз встречался с Сергеем Есениным. Однажды мы с товарищами даже обратились к нему с просьбой о проведении творческого концерта в Ратной палате. Потом, после этого концерта, я присутствовал и на прогулке. Шли пешком к лицейскому садику. Тут его спутники упросили поэта сфотографироваться рядом с Пушкиным, на памятнике, около лицея. Эта история, в некотором искажении, правда, описана Вс. Рождественским. Но Рождественский писал с чужих слов, он сам признавался, что не присутствовал при этом. Тем не менее, у Рождественского говорится, что Есенин снялся, обнимаясь с Пушкиным. На самом деле этого не было, и не могло быть. Когда мы все пришли фотографироваться к памятнику, Есенин вообще долго отказывался, не соглашался сесть на скамейку рядом с Александром Сергеевичем. Вот, посмотрите, на снимке он так и стоит на шаг от Пушкина. А на место, которое ему предлагали, уселся наш студент, мой однокурсник, Миша Яковлев. Был в это время с Есениным и Эрлих. Тот, совершенно не смущаясь, прямо так и облокотился на плечо Пушкина. Есенин же ничего себе такого не позволил…
Повисла пауза. По отсутствующему выражению лица и застывшему взору можно было предположить, что в этот миг и сам Сергей Дмитриевич словно проверяет свою память, вспоминает подробности всего пересказываемого.
В описываемое время С.Д.Умников жил на территории Китайской деревни, в Александровском парке, где в это же время проживал и Мандельштам. Но лишь значительно позже узнал Сергей Дмитриевич, что в Китайской деревне, на короткое время поселилась и поэтесса, ставшая, впоследствии, главным кумиром на всю его жизнь, Анна Андреевна Ахматова. Здесь Ахматова гостила у Мандельштама. Об этом есть и ее шуточный комментарий: - «когда нам нужно было что-нибудь купить, Осип, обращаясь ко мне, говорил: «Пойдемте в европейскую часть города». Он, значит, жил в Китайской деревне, а приглашал - в европейскую, поясняет Сергей Дмитриевич…
Но настоящим центром культуры, если не Европы, то уж всего Царского Села точно, в те годы стала Ратная палата. В это время в Ратной палате был открыт студенческий клуб, в котором по приглашению молодежи читал стихи не только Есенин, но и устраивал поэтический вечер Владимир Маяковский, много раз выступал Алексей Толстой, Вячеслав Шишков и многие, многие другие известные лица. И я, значит, говорит Сергей Дмитриевич, со своим другом Мельниковым, в 1926 году, решил пригласить в Ратную палату и Ахматову. Но когда мы к ней пришли, то выяснилось, что она не хочет к нам идти, на отрез отказалась…. Конечно, нас это огорчило, и мы не сразу и поняли, почему она так поступила. Но позже до меня дошло. Дело заключалось в том, что мы приходили к ней в 26- м году, а за год до этого, в 25-м она была запрещена к печатанью. И я думаю, она решила, что раз она запрещена к печати, значить, ей тем более нельзя выступать и устно...
Впервые с творчеством поэтессы я познакомился в 1924 - м году, когда летом, впервые получил ее сборник стихов «Четки». До этого я стихов Ахматовой не знал. Только теперь зачитался ее стихами и влюбился в нее поуши. Но идея о создании музея пришла, конечно, позже. Только выйдя на пенсию, я задумался, чем теперь мог бы заниматься, не ради денег, а для души. И после небольших поисков, не сразу, я решил посвятить себя Ахматовой, потому, что это был удивительный человек, в те годы незаслуженно обделенный вниманием. Она была мало популяризована, совсем не издавалась. И с 1967 г., в первую годовщину ее смерти, я уже открыл в своей квартире музей…
Этот красивый пояс Ахматовой я получил от своего друга из Тамбова, Никифорова. А он получил его от Ардова. В квартире Ардовых, в Москве, Ахматова очень часто останавливалась, потому что ее большим другом была жена Ардова, мать нашего известного актера Алексея Баталова.
А вот эти туфли Ахматовой подарила мне женщина, которая в последние годы ухаживала за Анной Андреевной. Ахматова сама подарила ей эти туфли, в то время как Ахматова получила туфли от Фаины Раневской, в годы, когда, прозябая в бедности, поэтесса купить себе обувь не могла. А это, пожалуй, самая ценная вещь моей экспозиции. Этот образ «Христос в саду Гефсиманском» достался мне от жены брата Ахматовой, Виктора. Он передал мне иконку, которая, несомненно, была сильно и много намоленной, имела глубокое символическое значение для Анны Андреевны, претерпевшей немыслимые духовные и физические страдания. Ведь в этом евангельском сюжете отражен эпизод, когда Христос молит Отца Вседержителя о том, чтобы его миновала чаша ….
А вот здесь у меня хранится подлинный слепок руки Анны Андреевны, который я получил от Раневской. Актрисе он достался от самой Ахматовой. В гипсе, на ладони, написаны Раневской слова: - «Рука А.А.А.». Моя помощница Сухова, несколько раз бывала у Раневской, и всегда привозила от нее разные подарки, фотографии. Так же она прислала мне от Фаины Григорьевны и фотографию с подписью: «Дорогой С. Дм….» Здесь она шлет мне привет и добрые пожелания. Почему она меня называет “дорогой”? –Да потому, что я собирал материалы об Ахматовой, а Раневская более 30 лет дружила с Ахматовой, и, как и для меня, для нее не было более дорогого человека, чем Анна Андреевна. Она так и пишет мне на одной из открыток: «Более, замечательного человека в жизни я не встречала». А ведь у Раневской было ох как много незабываемых знакомств, тем не менее, она особенно отметила именно Ахматову….
Буквально сразу после открытия музея мою квартиру стали посещать. Сначала это были ближайшие знакомые. Затем знакомые знакомых начали приходить. А потом весть о музее распространилась и по всему Советскому Союзу. Со всех концов света были посетители - из Америки, из Англии, из Франции, Германии, Дании, Финляндии и многих других стран…Был у меня в гостях и сын Анны Андреевны, Лев Николаевич Гумилёв. Он был на моем 80-летии, за столом. Тогда же был и известный исследователь творчества Ахматовой, доктор филологических наук А.И. Павловский, с которым мы подружились. Бывали и многие другие интересные люди, поэты и писатели. Они очень поддерживали меня в собирании этого музея. Только вот пришло время, когда мое любимое детище стало для меня моей мукой. Это моя боль, моя трагедия. Мне уже девяносто – но я не могу умереть, пока не решится судьба музея. Ведь здесь, в тесной квартирке, как вы видите, материалов собралось очень много. Вот они, и на полу, и на буфете, и на шкафу…. Везде и всюду. Одни на других лежат, одни закрывают другие. Показать все очень трудно, потому что многое в альбомах, в папках…. В таких условиях музей, прямо сказать, гибнет. Я уже не могу здесь принять более трех-четырех человек, потому что разместиться просто негде. И для того, чтобы показать все, конечно, требуется нормальное помещение. Но этого помещения мне никто не дает. И я не вижу пока реальной возможности, к разрешению этого вопроса…
Тут Сергей Дмитриевич достал заранее подготовленную к визиту съемочной группы записку и начал читать: -«Первый музей А.А.А. погибает. Когда я, основатель музея умру, квартиру потребуют освободить от вещей музея. Они уйдут в разные места, в том числе и на помойку. Музей погибает. Никто не дает ему места. Музею сейчас очень тесно. С.Д. Умников».
Место для музея все-таки нашлось. Коллекцию Сергея Дмитриевича приютила детская музыкальная школа №10, бывшая Мариинская гимназия, в которой училась великая поэтесса, ставшая впоследствии Гимназией искусств им. А.Ахматовой, Сбылось и еще одно важное дело, предложение о котором прозвучало в той телепередаче. С имени Сергея Дмитриевича Умникова в Царском Селе была возобновлена традиция награждения титулом «Почетный гражданин города», который стал присваиваться наиболее видным деятелям общественной и культурной жизни нашего города. - Вот что только и осталось, так это дожить еще и до того дня, когда вернется славному городу и его подлинное имя, Царское Село. Впрочем, для того и нужны юбилеи, чтоб получать и делать добрые подарки. Как это правильно было бы подарить нашим детям и внукам к предстоящему трехсотлетнему юбилею города возможность называться царскоселами, подарить поэтический воздух Царского Села, мир Ахматовой и Гумилева, Анненского и Мандельштама, Державина, Жуковского и славных лицеистов… А главное, когда мы наконец избавим Пушкина, от бремени оставаться невольным узурпатором великой славы Города Муз. Здесь столько лир повешено на ветки!
В.ВАСИЛЬЕВ
|
|
|
|
Главная
